Судьбу не обманешь
Клара Агафонова
На краю пропасти
— Доктор, слышите, доктор… Мне кажется… Мне кажется, что я теряю свою дочь.
Ксения Ивановна, врач-эндокринолог, погружённая в какие-то бумаги, подняла голову и, глядя мимо меня, механически произнесла: — Да, да, вам правильно кажется. — Потом спохватилась: — Успокойтесь. Пусть она полежит в нашем диспансере. Мы делаем всё, что можем. Не надо раньше времени… — Врач снова осеклась, поняв, что опять сказала не то. Но слова «раньше времени» уже застряли в моём мозгу. Раньше времени… позже времени… А какого, собственно говоря, времени? Я надеялась на утешительный ответ пусть банальный, стандартный, а тут… » Не цепляйся к словам», — успокаивала сама себя. Они, действительно, делают всё, что могут. Только что они могут? Считай, на полвека отстали от закордона. Только недавно здесь установили аппарат для экспресс-анализа крови на сахар. Поди ж ты, какой прогресс! И это в центральном, областном эндокринологическом диспансере. За границей давным-давно такой аппарат в миниатюрном виде носит в кармане каждый диабетик. В любой момент можно за минуту самому сделать анализ, чтобы держать в узде коварный сахар. В любой момент, в любом месте можно подколоться инсулином. На то есть специальная шприц-ручка. А мы на протяжении пятнадцати лет кипятили шприцы на газу, а для анализа шли в поликлинику. В лабораторию, как водится, очередь. Кто крайний? Я за вами! Результат через два-три дня. Он уже, извините, будет до «фени» этот результат. За те два-три дня сахар в крови мог совершить десятки прыжков вверх и вниз. Но «феню» подают врачу. И тот по ней назначает лечение, корректируя дозу инсулина. Не надо быть специалистом, чтобы понять, к чему может привести такая коррекция.
Когда Лена заболела диабетом, ей было всего десять лет. Лежала в больницах в Москве, в Ленинграде, наблюдалась во Львове. Поначалу вроде ничего страшного: укололся, соблюдай диету и живи. Но это лишь поначалу. Чистый инсулин – проблема. Продукты питания – дефицит. Ну и нищета медицины. А тут ещё грянула перестройка. Трещина в экономике превратилась в провал. Доходило до того, что в больницу надо было приносить свои лекарства. Не достать их? Дорого стоят? Это уже твои проблемы. Может, сейчас всё иначе, не знаю. Но тогда, в середине 90-х, ситуация была аховой. У Лены стали проявляться тревожные и, увы, классические осложнения диабета. Она теряла зрение, и, что самое опасное, слабели почки. — Здесь вам не выкарабкаться, — откровенно говорили знающие люди. — Пока не поздно, рвите когти за бугор. Сейчас отпускают, не то, что раньше.
Отпускают-то отпускают, да кто впустит. Я уже сама понимала, что здесь не выкарабкаться. Но куда податься? Есть близкие родственники в США, но не настолько близкие, чтобы сработал пункт «воссоединение семьи». Мои кузены и кузины – очень родные мне люди. Однако Закон об эмиграции требовал прямого, непосредственного родства. На беженцев мы тоже не тянули. Нас никто не преследовал, а бегство от болезни Закон не предусматривал. Единственная страна, где нас могли принять сразу, без проволочек – это Израиль. На нас распространялся «Закон о возвращении», хоть в паспорте я писалась по отцу «русской», но по материнской линии являюсь потомком иудейских предков. Да и отец моих детей был чистокровным потомком племён израилевых.
Честно говоря, ни о каком таком «возвращении» я даже не помышляла. «Мой адрес – не дом и не улица, мой адрес – Советский Союз» – пелось в известной песне, и долгие годы я была в этом убеждена. Правда «единый, могучий Советский Союз» приказал долго жить. Но осталась земля, на которой я родилась и родила своих детей, за которую погиб мой отец в войне с гитлеризмом. На этой земле могилы моей бабушки, мамы, мужа, многих родственников. Я считала эту землю родной, любила её, впитала в себя украинскую культуру. А библейские прапращуры казались мне чем-то исторически отстранённым.
Известно, что многие евреи сквозь века пронесли мечту об Израиле, многие рисковали жизнью, чтоб сделать мечту эту былью, сидели в тюрьмах, вступали в опасный поединок с властями. Увы, я не из их числа. Но вот обстоятельства прямо-таки схватили за горло, припёрли к стенке. Деваться некуда. Потом я не раз буду повторять эти слова «деваться некуда», не раз столкнусь с силой обстоятельств, диктующей те или иные шаги, силой, что выше нас, не раз буду размышлять о тех разных путях, которыми Высшая Сила собирает рассеянный по всему миру народ на земле его праотцов. «Кто рассеял народ Израиля, тот и соберёт его, …ибо возвращу их (сынов Израиля) в землю их, которую я отдал отцам их». – сказано в Библии.
Но я не знала об этих пророчествах. Я пыталась перехитрить обстоятельства, приняв половинчатое решение — поехать в Израиль туристом на три месяца или полгода, а Лену с мужем отправить на ПМЖ, иначе её лечить не станут. Но судьбу не обманешь, не перехитришь. В этом мне ещё предстоит убедиться. А пока я занялась оформлением виз – туристической и на ПМЖ. Какая же это волокита! Как же надо было намотаться с «бегунком» в руках.
В милиции возьми подтверждение, что у тебя нет пистолета, автомата, пулемёта. В прокатном пункте поставь галочку, что ты не брал напрокат телевизор. Пункт уже давно прекратил свою деятельность за неимением клиентов, но отметку в «бегунке» вынь да положь. Словом, требовалось тысяча справок, что ты не верблюд. Я уже не говорю о такой организации как ОВИР, где, если не подмажешь, все кишки вымотают. Спасибо моим коллегам – журналистам, которые помогали справляться с той бюрократической катавасией. Ещё больше подстегнула меня в той суматошной беготне одна печальная история, при воспоминании о которой сердце сжимается.
Пока суд да дело, Лена легла в нефрологическое отделение, чтоб поддержать слабеющие почки. Она оказалась в одной палате с молодой женщиной из Перемышлян. Её звали Леся, было ей 29 лет. Похожая картина болезни: диабет с детства, тяжёлые осложнения на почки, на глаза. Замужем, сыночку шесть лет. Лена часто выходила с ней на балкон, им было о чём побеседовать. Однажды мама Леси спросила меня тихонько: — Как вы думаете спасать дочку? Врачи ничего хорошего не сулят. — Да вот в Израиль собираюсь ехать. — Ой, возьмите нас с собой. Там, говорят, лучшая в мире медицина. — У вас есть в семье евреи? — Нет, мы украинцы, но моя фамилия Фирман. — Одной фамилии мало. Будь вы хоть Рабинович, вас на ПМЖ не пустят, если не евреи. А без этого израильской медициной пользоваться нельзя. Разве что частным образом, но вы же не миллионеры. — Знаете, — не унималась мама Леси, — есть у нас одна знакомая бабушка еврейка. Она нам как родная. Мои родители спасли её от немцев во время войны, прятали у себя. Может быть, оформить её как родственницу? У меня ещё остались кое-где старые связи. — Попробуйте. Только торопитесь. Я уже документы оформляю. Может, в самом деле, вместе поедем. — Я потороплюсь, я всё сделаю. Буквально на следующей неделе мама Леси сообщила, что ей удалось записать старую еврейку своей бабушкой. Теперь надо, чтоб это отразилось как-то на документах Леси. Бедняжка, она шла на всё, что бы спасти дочь. Мне ли это не понять!
Но как она ни изворачивалась, как ни торопилась, она не успела. Леся умерла. Отказали почки. Помню, во время последних врачебных обходов, в разговорах между врачами слышалось незнакомое мне тогда слово «диализ». Видимо, Лесе хотели прописать тот самый диализ. Почему не прописали, не знаю. Обожжённая трагедией с Лесей, я уже через месяц оформила все бумаги для отъезда в Израиль.
Вот такая предистория нашей эмиграции, которая здесь, в Израиле считается репатриацией – возвращением на Родину. Кстати, не могу не рассказать об одной встрече незадолго до моего отъезда.
Во Львов по своим делам из Швеции приехал некий Рихард Седергрен. Публицист, правозащитник, он одно время был главным пастором шведской лютеранской церкви. Это не первый его визит во Львов. Я уже встречалась с ним, брала у него интервью. Узнав о болезни моей дочери он посетил её в больнице. Мы разговорились. И я сказала Рихарду Седергрену: — Обстоятельства вынуждают меня уехать в Израиль. — Обстоятельства? — переспросил он. — Значит, так Богу угодно, значит, это входит в его замыслы. Я промолчала. Пастор есть пастор, — снисходительно подумала про себя. Ему положено так говорить и мыслить в таком ключе. Но потом я не раз вспоминала эти слова. И уже в Иерусалиме к нам приходили посланцы Седергрена, чтобы духовно поддержать нас.
* * *
Действительно, бытует мнение, что израильская медицина – одна из лучших в мире. Не знаю, как насчёт всего мира, но то, что лучше, чем в Украине и России – факт. Конечно, и там есть отдельные достижения, есть прекрасные специалисты. Но речь, разумеется, не об этом.
Кстати, в израильских клиниках успешно работает много врачей с советскими дипломами. Речь о другом – о самой системе медицинской помощи. Важно, какие услуги и каком объёме может получить простой гражданин.
Мы же сразу ощутили разницу в общем уровне медицины, объёме и качестве медицинской корзины. Нас, недавних «совков» многое удивляло. Странно, больные с капельницами разгуливают по коридору и по двору. Мы привыкли: если уж ставят капельницу, то лежи и не двигайся. Странно, что где-то на седьмой день после операции на сердце больного выписывают домой, а не держат месяцами, рекомендуя полный покой. Странно, что постельное бельё в больницах меняют каждый день. Душевые и туалеты прямо при палатах. Кровати опускаются, поднимаются, передвигают их на колёсах, множество разных приборов. Мы к этому не привыкли. Но главное, отличалась сама организация лечебного процесса. Раньше бы, раньше бы приехать сюда. Но что поделаешь. Приходиться только локти кусать, да надеяться… Осложнения у Леночки зашли слишком далеко. Глаза спасти было уже невозможно. Погибали почки. И тут я снова услышала это незнакомое, пугающее слово «гемодиализ». Разумеется, в Украину я уже не вернулась, приняв на месте израильское гражданство. Судьбу не обмануть.
Через два года после приезда в Израиль Лена стала принимать гемодиализ. Процедура тяжёлая, забирает много времени – три раза в неделю по четыре часа. Но без неё не обойтись. До сих пор мучаюсь вопросом: почему Лесю не отправили тогда на диализ? С ужасом узнала я, что во Львове умерла ещё одна знакомая больная диабетом. Это соседка Наталочка, что жила в нашем доме этажом ниже. Она младше моей Лены на несколько лет. Когда мы уезжали, Наталочка была ещё бодрой, шустрой, весёлой. Лена же тогда с трудом передвигалась. Потом сказали, что Наталочка тоже ослепла. А где-то через год брат сообщил по телефону, что Наталочку похоронили. Мороз по коже прошёл. Ночью маялась, уснуть не могла. Перед глазами стояли Леся, Наталочка, такие молоденькие, такие красивые. А мамы их, мамы! Не приведи Господь, пережить своих детей! Всем нутром я ощутила холод той пропасти, на самом краешке которой мы едва удержались. Раньше, раньше бы приехать нам сюда. Но и на том спасибо.
В Израиле диализ делают всем, кто в нём нуждается. И не только молодым, но и глубоким старикам. Делают безоговорочно и на очень высоком уровне. Об этом говорят те, кому есть с чем сравнивать. При репатриации в Израиль человека, принимающего диализ, уже в аэропорту встречает машина Скорой помощи. Диализные отделения есть и в крупных и в маленьких городах. А где их нет, больным обеспечивается бесплатная подвозка. Я видела, как из бедуинских селений, разбросанных в пустыне, привозили очень пожилых людей. Запомнилась одна тёмнокожая бедуинка в чёрном одеянии: в чёрном платке, в чёрных очках и с золотой серьгой в носу. Наши «русские» медсестрички называли её между собой Снегурочкой. Запомнился полицейский, который после службы прямо в форме прикатывал на своей машине. Его подключали к гемодиализному аппарату, а после процедуры он садился за руль ехал домой. А утром опять отправлялся на службу. Он жил нормальной, полноценной жизнью. Когда мы отправлялись на многодневные экскурсии по стране или в гости к иногородним друзьям, Лена принимала диализ в других городах. Чётко срабатывала система связи, координации работы диализных отделений. Процедура гемодиализа довольно дорогостоящая. Говорят, что каждый сеанс обходится примерно в 300 долларов. А диализнику необходимо принимать как минимум три сеанса в неделю. Арифметика простая – в год уходит не менее 50 тысяч долларов на человека. Небогатое государство Израиль, терзаемое постоянными конфликтами с ближайшими соседями, идёт на такие затраты. Здесь человеческая жизнь в особой цене.
Сами израильтяне частенько поругивают свою медицину: и то не так и эдак не так. И наши бывшие соотечественники, забыв о советских больницах, тоже включают свои голоса в хор критики. Есть, наверное, резон в их роптании. Медики постоянно требуют у государства больше средств. Конечно, многое надо улучшать. Как говорят здесь, «еш маком ле шипур» (дословно: есть место для улучшения).
Жизнь шла своим чередом. Лена старалась не зацикливаться на болезни. Она стала заниматься музыкой. Мы купили старенькое, но очень хорошее пианино «Беларусь». Она изучала иврит, ходила в тренажёрный зал, осваивала компьютер на специальных курсах. В доме появился свой компьютер. У нас своя электронная почта, выход в интернет. Серьёзно увлеклась Лена наукой Каббала. Слыхали про такую древнюю науку? У нее сейчас открывается новое дыхание.
О Каббале ходят разные кривотолки. Из-за неосведомленности. На самом же деле, это наука со своими терминами, формулами, схемами. Она учит, как можно постичь то, что обычно называют Высшим миром, Высшей силой. Ведь каждый из нас по-своему чувствует управление свыше. «Чему быть, тому не миновать», «человек предполагает, а Бог располагает» – говорим мы, соглашаясь с предначертанностью судьбы. Можно ли повлиять на эту предначертанность? Можно ли вообще управлять судьбой? Каббала исследует эти вопросы, опираясь на древнее учение. Как пришла Лена к науке Каббала, я расскажу подробнее в очерке «Точка в сердце».
Обыкновенное чудо
5 июня 2001 года произошло то, что можно назвать чудом. В 5 часов утра раздался телефонный звонок. — Говорит Полина. Немедленно приезжайте! Не теряйте ни минуты. Мы ждали этого звонка почти год. Ни днём, ни ночью не отключали мобильники и домашний телефон. Позвонить могли в любой момент. Мы ожидали приглашения в Центр трансплантации органов. Мигом собрались и помчались в Тель-Авив в больницу Ихилов.
Большинство диализников, особенно молодых, надеются на пересадку почки. Это наиболее радикальное решение проблемы. Очередь на пересадку большая. Некоторые, чтобы ускорить дело, договариваются с заграничными клиниками. Государство Израиль оплачивает такие операции за рубежом. В России, Украине, Латвии операции стоят дешевле, чем в других странах Европы или в Америке. Иностранцам, платящим долларами или евро, отдают предпочтение. Я тоже связывалась с Московским институтом гемотологии, а также с клиникой в Риге, с областной клинической больницей и медсанчастью 122 в Санкт-Петербурге, с одним посредником, который держит связь с клиникой в Донецке. Везде отвечали, что больных диабетом в такой тяжёлой форме на пересадку почки не принимают. Правда, в Москве сказали, что попробуют вынести этот вопрос на консилиум. Я уж готова была отдать свою почку, но она подходила лишь на 50%, к тому же мой организм отнюдь не молодой. И тут мы узнали о докторе Ришарде Накаше. Узнали, что он трансплантирует диабетикам одновременно два органа — почку и поджелудочную железу. Таким образом сразу два зайца убивается. Диабетики сходят с инсулиновой иглы и вообще перестают быть таковыми. В то же время отпадает нужда в диализе. Фантастика? Неимоверно? Да, трудно в такое поверить. Засомневались и мои американские родственники. — Ты ничего не путаешь? — спросила по телефону моя кузина. — Я многих спрашивала, никто о такой двойной пересадке слыхом не слыхивал.
Как-то по российскому телевидению показывали передачу о хирурге, который трансплантировал больному поджелудочную железу. Хирурга удостоили награды, его чествовали, ему аплодировали. Пересадка поджелудочной железы, расценивалась как достижение, как новаторство, большой успех. В то же время в Израиле доктор Накаш, имя которого мало кто знает, вот уже более десяти лет без шума и аплодисментов, без всякой рекламы успешно трансплантирует одновременно два органа – почку вместе с поджелудочной. И не только он один, и не только в больнице Ихилов. Но я говорю о Накаше, потому что знаю его и возглавляемый им Центр трансплантации органов. Знаю, что 90% операций успешны. В Центре трудится очень дружная команда. Тут отлажена чёткая система организации операций и постоянного контроля за прооперированными. В команду входят и врачи с дипломами советских медицинских институтов. Скажем, Лену наблюдает замечательный нефролог Татьяна Яхнина. Всегда на связи с пациентами координатор Центра деловая, энергичная Полина Кац – грамотный, знающий специалист.
…Лену выписали из больницы Ихилов на четырнадцатый день. Того же пятого июня аналогичную операцию делали молодому мужчине по имени Роберт. В прошлом он был военнослужащим Прикарпатского военного округа. Вообще среди прооперированных немало нашенских. Именно у них чаще всего столь тяжёлые осложнения сахарного диабета. Те четырнадцать дней казались вечностью. Сплелись в один клубок надежда и сомнения, боль и тревога, отчаяние и снова надежда. В конце концов, как говаривал известный перестройщик, процесс пошёл. Оба пересаженных органа заработали. Чудо?! Конечно, чудо! Представьте себе, двадцать лет человек был на инсулине, четыре года — на диализе, без этого просто жить не мог. И вдруг — к чёрту инсулин! К чёрту диализ!
Нас часто спрашивают, пришлось ли платить за операцию и сколько. Нет, не пришлось. Мы не платили ни копейки. И подношений врачам не делали – здесь это просто не принято. Разумеется, для иностранцев другие правила. Они должны изрядно раскошелиться, оплачивая и саму операцию, и каждый день пребывания в израильской больнице.
Солнечные цветы
Сейчас, когда я пишу эти строки, на дворе лето 2006 года. В Израиле мы почти уже одиннадцать лет. Пять лет прошло после второго рождения Лены. Как долго продлится это чудо — одному Богу известно. Никому не ведомо, что может произойти с ним завтра. Никто не застрахован от превратностей судьбы, особенно здесь, в Израиле. Можно, скажем, сесть в автобус, который через минуту взорвётся, или зайти в кафе, где террорист вдруг дёрнет за шнур своего шахидского пояса. Мы живём, радуясь каждому дарованному дню. У Лены появилось свободное время. Естественно, хотелось работать, как все нормальные люди. У неё хорошая специальность фармацевта-провизора. Но, увы, институтский диплом так и остался мёртвым капиталом. Потерянное зрение не вернуть. Разве что случится ещё одно чудо. Дай-то Бог! Но вот в социальной службе подсказали, что можно приобрести специальность рефлексолога. Она тоже с медициной связана. И Лена поступает в медицинский колледж на курс рефлексологии. Проучившись год, получила диплом с отличием. Потом захотелось ей освоить лечебный массаж, и она поступает на курсы при израильском институте физкультуры и спорта. И тоже окончила их с отличием. Пригодились-таки знания, которые дал Львовский мединститут. Вспомнились и анатомия, и физиология, и патология. А с ивритом проблем уже не было. Лена вошла во вкус. Рефлексология, лечебный массаж таят в себе много целительных возможностей, много методик современных и древних, европейских и восточных. Начав работать, Лена продолжала учиться, взяв дополнительный курс в институте Вингейт, который считается одним из престижных в Израиле. Известно, учёба – удовольствие не из дешёвых. Спасибо социальной службе. За первые два курса она полностью взяла на себя все расходы, и потом не оставляла своей опеки.
Один из пациентов Лены как-то сказал мне: — Вы знаете, геверет Клара, у вашей дочери особенные руки, в них она душу вкладывает. Я это не просто так говорю. В армии меня тяжело ранило. Палестинский снаряд рядом разорвался. Парализовало ноги. Где только не лечился. И я знаю, что значит попасть в хорошие руки. А у Лены, кроме искусности, в них душа. Спасибо ей.
Ну, скажите на милость, разве не отрадно слышать такие трогательные слова о своей дочери. В последнее время Лена, ко всему прочему, увлеклась велоспортом. Разумеется, ездит она на двухместном велосипеде – тандеме. Недавно она участвовала во всеизраильской велопробеге «Гальгалей тиква» («Колеса надежды»). На трассу вышло тогда более семи тысяч велосипедистов. Домой Лена вернулась ликующая, возбужденная.
— Мы проехали 55 километров. Класс! Представляешь: пробег начался в семь утра, солнце уже взошло и нам в спины светило, будто догоняло нас. А в лицо – ветер. Здорово? А по обе стороны трассы желтые поля с подсолнухами. У меня внутри что-то екнуло. Какие поля? Какие подсолнухи? Ведь она не видит. Совсем не видит. Вслух я осторожно спросила: — А про подсолнухи ты откуда знаешь? – Миха сказал, мой напарник – ведущий тандема. Вот я и представила эту красоту. Только Миха по-русски не совсем правильно говорит. Ведь он уже в Израиле родился. Знаешь, как он назвал подсолнухи? Солнечные цветы. Солнечные цветы… Красиво звучит.
Нельзя умолчать еще об одном чуде. Оно на четырех лапах, с хвостом и у него умная, симпатичная мордашка. Его называют другом человека. В Израиле каждый незрячий может рассчитывать на такого друга. Помощь его неоценима. Шесть лет верой и правдой служил Лене ее, можно сказать, тезка – пес Лени. Удивительное создание! Он не только виртуозно водил ее, обходя каждый камушек и ямку, но порой даже читал ее мысли. Он спокойно сидел в концертных залах, на лекциях и театральных спектаклях. Но потом случилось нечто странное. Инструктора школы для собак-поводырей говорят, что в их практике это первый случай. Лени стал терять зрение. Он как бы принял на себя недуг своей хозяйки. В результате – преждевременная пенсия. Прекратив работать, такие собаки становятся пенсионерами: им обеспечивают благополучную старость. Теперь у нас славная подруга Полли. Тоже умная, воспитанная, притом, забавная.
Расходы на содержание собаки-поводыря берет на себя специальное общество, спонсируемое благотворительными фондами и частными лицами. Многие богатые фирмы, предприятия жертвуют средства Центру по обучению собак-поводырей. Сам Центр находится в тихом красивом месте. Попадая туда, окунаешься в атмосферу добросердечности, дружелюбия. Кроме квалифицированных инструкторов, здесь работает много волонтеров. В Израиле отнюдь не рай, хотя есть поистине райские уголки. Здесь многое неоднозначно. Нет единства в обществе. Разнятся между собой выходцы из западных, восточных и африканских стран. Не ладят светские и религиозные. Расплодилось множество партий. Сталкиваются лбами политики. Депутаты кнессета не могут поделить министерские портфели. Собственно, как в любом другом государстве.
Но кроме понятия «государство Израиль» существует понятие «Эрец Исраэль» – Земля Израиля, Земля обетованная. Это надо не только осознавать, но и чувствовать. Как-то Лена сказала: — Эта земля видится мне как клеточка, как модель всего земного шара. Такое у меня ощущение.
Интересное ощущение, не правда ли. Оно мне стало понятнее, когда я увидела в Иерусалиме место, обозначенное как «пуп Земли». Да, есть такая точка в храме Гроба Господня. Наверное, неспроста оно так названо. Есть здесь какой-то тайный смысл. Разве не удивительно, что в такой маленькой стране, на таком клочке, как в миниатюре, умещается почти всё, что есть на Земле. Здесь горы, долины, леса, пустыни, моря, рек немного, но какая река – Иордан! Возле озера Кинерет проходила почти вся евангельская история. И Солёное море (Мёртвое море) упоминается в Библии. Это самое низкое место на Земле. А какие разные климатические зоны в этой миниатюре – от умеренно жаркой и влажной (на севере и западе) до засушливой и пустынной (на юге и востоке). Здесь и снег бывает. Зимой на горе Хермон катаются на лыжах и санках.
Мы обжились в этой стране, обустроились. Лена, как и большинство молодых людей, быстро вошла в новую среду, новое общество. Сразу схватив язык, она бойко щебечет на иврите, что позволяет свободно общаться с разными людьми. Кстати, язык иврит, возрождённый из небытия, – одно из чудес света. Я же ещё не стала настоящей израильтянкой, и вряд ли стану. Чем старше дерево, тем труднее приживается оно на новой почве. Мыслями и сердцем я пребываю как бы в двух измерениях. Во Львове остались старые друзья, родные. Там мой родной брат с семьей, сын, которому судьба прокладывает свои дороги. Дважды за десять лет мне удалось побывать во Львове, повидаться с близкими. Встречалась и с врачами, которые лечили Лену. Они с интересом слушали меня, задавали много вопросов и… удивлялись. Размышляя о силе обстоятельств, о Высшей Силе, которой мы подвластны, я сказала дочери: — Видно, неспроста всё так сложилось, что мы оказались здесь. По-моему, мы были ведомыми. — Конечно, — ответила Лена. — Ты ещё в этом сомневаешься?