Боль
Семен Винокур
Я помню, летом 76-го года папа вернулся с завода рано и был какой-то не такой. Там посидит помолчит, здесь засмотрится на что-то. Потом он отвел меня в сторону, оглянулся (времена такие были) и говорит, — Израильтяне, сынок, освободили заложников в Уганде… и один парнишка погиб…
Смотрю, плачет мой папа. — Самый лучший …командир…, — говорит, — Все его ребята живы остались, а он погиб.
Вот так, в моего папу, коммуниста, заместителя директора огромного завода, вошел неизвестный парнишка, откуда-то из далекого Израиля, и пробил его сердце.
Прошло 30 лет с того времени, я уже был здесь, снимал кино, преподавал, меня знали…
Звонят… Придите, говорят, мы хотим заказать вам фильм.
Прихожу. Сидят два лихих продюсера, оказались очень хорошими ребятами, Волтер и Моше. И говорят: — Сними фильм о Йони Нетаниягу.
Я даже вздрогнул. Это было имя того командира, который погиб в Уганде.
И сразу же встал перед моим взором мой любимый папа, покойный к тому времени, и я почувствовал, что бумеранг, который он запустил 30 лет назад, вернулся. И так же поразил мое сердце.
И надо было бы сказать: — Да!.. Но я сказал: — Нет.
Они удивились. А я объяснил.
— Йони — он символ Израиля. Зачем вам русский режиссер?!
Они говорят, видели твои фильмы, хотим тебя. Подумай, говорят. Я подумал, было лестно услышать, что меня хотят…
Подумал… и сказал — Нет.
Дальше события развивались стремительно. Дело было в Иерусалиме.
Я решил выпить. Взбередили они душу. Папа вспомнился. Покупаю бутылку, заезжаю к товарищу. Сразу у входа у него книжные полки, как положено. На них такой наш джентльменский набор, чтобы все знали, куда они попадают — Достоевский, Толстой, Пастернак и т.д. И в углу, почему-то сразу бросилась мне в глаза, такая маленькая зачуханная книжка. Я ее взял.
Что вы думаете?.. «Йонатан (Йони) Нетаниягу. Письма» Я чуть не упал.
Слишком много было совпадений за этот день.
Через два часа, когда я сел в автобус, чтобы ехать домой, книга была со мной. Начал я ее читать. И не заметил, как прошло время, как опустел автобус, и водитель навис надо мной… Я смотрел на него, а думал о Йони…другом Йони…из писем.
Вышел я.Тут же позвонил продюсерам и сказал, что берусь.
Пока делал фильм, сроднился с Йони. Вдруг ловил себя на мысли, что это я, потом, что это мой брат… странные вещи происходили.
Изучил всю его жизнь, этого крутого парнишки, который уехал из сытой Америки, чтобы воевать в Израиле. И все прошел. Марш-броски на 50-100 километров, романтично пишет о них родителям, а в письмах к братьям добавляет, «ты бежишь, а в ботинках хлюпала кровь от кровавых мозолей, но не остановиться…» Прошел ранения, смерть товарищей, когда они умирали у него на руках. Всегда лез на рожон, под пули, потом я понял почему…
…Но все время хотел учиться.
Едет в Гарвард… тут же у нас война, он обратно… После войны снова едет в Гарвард… а у нас новая война… он снова возвращается…
В 76-м году — он командир спецназа. Это и вершина его военной карьеры…
И конец жизни. А жизни-то той было 27 лет…
Операция в Уганде, лихая, «наглая», практически им разработанная. Её изучают во всех военных академиях мира и «ахают», как это круто было сделано.
Самолеты приземлились в Уганде, из них выехали две машины, с «перекрашенными» в «угандцев» израильтянами. За пятнадцать секунд от первого выстрела до последнего они освободили всех заложников. (Описал в пяти строчках, как это было, но сколько за всем этим пота и крови.)
Йони знал, что не вернется с операции, как бы лихо она не была закручена.
Он получает очередь из «калашникова» в грудь и плечо. Умирает в самолете.
Так становится героем Израиля. …Но только для такого Йони я бы фильм не делал.
Что же я вычитал о нем в письмах?
Что герой Израиля, символ доблести, смелости, командир спецназа, подполковник в свои 27 лет и так далее, и так далее… что он — Йони — глубокий и очень одинокий человек. Очень ранимый.
Он очень хотел понять, в чем смысл жизни и всех этих страданий и жертв, которые приносятся… очень хотел любить… и чтобы его любили… Такая незащищенная душа
предстала передо мной…
Я делал фильм не о воине, а о человеке ищущем. Подкупил он меня своей болью.
Письма его грустные, без бравады, очень правдивые, а последнее письмо, перед смертью, так совсем… Пишет он Брурии — своей последней любви. Пишет в самолете, когда они уже летят в Уганду. Цитирую отрывочно.
«Я нахожусь в критической стадии своей жизни, в глубоком внутреннем кризисе… вспоминаю безумный и жалкий вопль из пьесы, — Остановите мир, я хочу сойти!. —
Но невозможно остановить сумасшедший шар… и поэтому хочешь — не хочешь, живой или мертвый… ты здесь. Хорошо, что у меня есть ты моя Брур, и хорошо, что есть место, где преклонить усталую голову… Всё будет в порядке…»
Он пишет «все будет в порядке», но летит на операцию, зная, что погибнет.
Он говорит своему другу: — Не вернусь.
Премьера фильма была в Иерусалиме. На премьере были все друзья Йони из спецназа, родственники, правительство, партия…
Я, честно, волновался, что они найдут массу неточностей, особенно спецназовцы,придерутся, что не так они целились, не так стреляли… не так показана операция… и поэтому вышел из зала в начале просмотра и пришел к концу, когда уже шли титры.
Захожу. Темнота. Титры проходят. Зажигают свет. Тишина. Ну, то есть гробовая тишина. Первая мысль, — тихо отвалить. Минута тишина, две, три.
Вдруг, смотрю стоит парень такой крутой рядом, под два метра, явно оттуда, из спецназа… и глаза его мокрые… Обращаю внимание, что все тихо подстанывают…
И тут первый кто-то начинает хлопать… Ну, и все обрушиваются. Не стесняются чувств, жесткие, никогда не плачущие… плачут.
Потом ко мне подвели отца Йони, Бен-Циона, уже тогда ему было под 90.
Он сказал фразу, которая лишний раз подтверждает, что чувства побеждают любую ментальность… Он сказал. — Должен был придти русский режиссер, чтобы сделать самый израильский фильм о Йони… (и мне лестно, конечно было, тут на нас все смотрят, прислушиваются, что он скажет, он в Израиле — человек — легенда, и тут вдруг он такое говорит. Сегодня, пересматривая фильм, много бы изменил)
Мы с ним полчаса разговаривали… Потом подходили и подходили…
Я помню, очень хотел есть. Не ел с утра. И я видел, как цель для меня, там, впереди, стоит стол с едой… и там было и кофе, и пиво, и всякие вкусные бутерброды… Но к столу я так и не подошел. Все время меня кто-то перехватывал и говорил о своих чувствах… о другом Йони… всех он задел.
Что же произошло, по моему ощущению. Все просто почувствовали, что место Йони пусто. Уже нет таких романтиков. Таких подполковников, генералов, политиков. Такой боли нет. Нет этого вопроса: — Для чего живу? — который пылал в нем.
На смену пришло холодное, расчетливое время. Новое. Безжалостное. Эгоистичное. Сменились эпохи.
Он, Йони, искал на самом деле, эту связь, которая называется Любовью.
Он искал ее в любви к стране, к женщине, родителям, друзьям, братьям… людям вообще… А жизнь заставляла воевать, ненавидеть… И он, измученный этим противоречием, стонал, — До каких пор будут эти жертвы, им нет конца?!..
Он мечтал о мире. Эта тема почти в каждом его письме!..
…И тут я должен вставить свои «пять копеек».
Мир может придти только в одном случае.
И не думайте, что я идеалист. Посмотрите, ведь видно, — сила ничего не дает. Против силы находится новая сила… Только когда мы направим мысли наши на объединение… Просто направим. Просто решим, что мы не отвлекаемся на чушь всякую, мишуру, а начинаем помогать друг другу мыслить в этом направлении.
Создаем такое магнитное поле Любви. Создаем сеть, в которую, мы мечтаем, попадет все человечество. Строим лабораторию, в которой проводим опыты над собой и стремимся подняться над эго, над себялюбием… Стремимся соединиться… чтобы мир не обрушился.
И тогда произойдет чудо. И мы почувствуем себя одним целым.
И мир попадет в эту нашу сеть. И не обрушится. Потому что мысли — материальны.
Год назад умер монтажер этого фильма, Яша Свирский. Мы с ним очень дружно работали над фильмом. Было ему всего 56 лет. Будем считать, что этот пост я посвящаю ему. И моему папе. (у меня в постах, я вдруг обратил внимание, все время плачут мужики, но, поверьте, я ничего не придумываю. Да и я такой же, сентиментальный).